Finch
      Перевод с английского - Хэльке

 

Расставание
(История и выборе и позабытой жене)

             «На доме Феанора ляжет гнев Валар от Запада до краев Востока, и на всех, кто последует за ними, падет он тоже. Злом закончится все, что начиналось добром, брат предаст брата, и вечный страх предательства будет висеть над ними. Отверженными будут они зваться вовеки.»

             И много еще страшных слов произнес подобный грому голос, и нолдор внимали ему, и каждое новое пророчество, что изрекал он тем, кто не пожелал искать прощения Валар, казалось все более темным и непонятным. Когда же стоящий на скале, скрытый плащом, умолк, то не стал он ждать ответа, подобно посланцу Манвэ у врат Тириона. Повернулся он, и исчез с их глаз во мраке, как будто обиталище его было везде, и воистину так и было. Ужас овладел их сердцами. Даже Феанор, шагнувший было вперед, чтобы ответить, отступил.
             Ропот поднялся среди нолдор, что следовали за своими лордами. Одни испуганно сжались, другие стенали в страхе. Третьи повернулись к югу, где они оставили за собой причалы Алквалондэ, обагренные кровью моряков короля Олвэ. Но Алквалондэ был слишком далеко, чтобы увидеть его, даже если бы Древа не опустели, выпитые до капли.

       Тогда голос вернулся к Феанору, и закричал он: «Мы поклялись, и не пустячной клятвой. И мы сдержим ее. Нас пугали многими бедами, из которых предательство не последнее, но одного не сказали нам: что мы будем страдать трусостью и малодушием. И говорю я вам, что мы пойдем далее, и я прибавлю еще одно пророчество: то, что совершим мы, станут прославлять в песнях до последних дней Арды!» «Да будет так!» закричали его сыновья, и многие из народа Феанора, и даже Финголфина вторили им. Передние из нолдор снова двинулись вперед, а те, кто держал сияющие голубые светильники, подняли их выше, чтобы оттолкнуть тьму, надвинувшуюся вокруг.[*] Они повернулись лицом к морозным пустыням Севера, и больше уже не оглядывались назад.        Но другие оглянулись, и Финголфин был среди них. «Вовне Амана будете вы жить под тенью Смерти», повторил он одно из пророчеств, что произнес тот голос. Хотел бы он знать, кому принадлежал он.
       «Должно быть, самому Намо Мандосу», ответила его жена Анайрэ, прочитавшая мысли своего мужа. «Он станет нашей погибелью»
       Финголфин понял, кого она имела в виду: не Лорда Судию, но Феанора, его сводного брата. «Воистину, он сумасшедший», проворчал он. «Нам лучше всего вернуться назад».
       Финголфин окинул взглядом идущих на север эльдар. Его сыновья Фингон и Аргон шли немногим позади народа Феанора, но Тургон медлил. Рядом с ним стояли жена и дочь, а с другой стороны – его друг и двоюродный брат Финрод. На его лице было ясно написано что он не желает прекращать преследовать Моргота, убийцу Финвэ, укравшего Сильмарилли, в которых оставался последний Свет Древ.
       Если он пытался убедить Эленвэ взять дочь и вернуться в Тирион, то ему это не удалось, так как она покачала головой и застыла, словно вросшая в землю.
       Финголфин снова повернулся к жене. «Мы пойдем дальше», коротко ответил он. «Я не могу оставить мой народ на милость безумца. Он думает только о том, что принадлежит ему, и более всего о похищенных Сильмариллях. Я опасаюсь, что даже отпрыски его чресл менее дороги ему, нежели творения его рук.»
       Анайрэ вздохнула, но не стала противоречить ему. Финголфин уже собирался махнуть Тургону, чтобы двигаться в путь, как услышал, что кто-то назвал его по имени.
       Это был его младший брат. Финарфин спешил к нему, почти бегом, его щеки странно блестели в свете звезд. Когда он остановился, на расстоянии двух шагов, Финголфин увидел, что это слезы.
       «Ты собираешься вернуться и просить прощения Валар?», сказал он, избавляя своего брата от необходимости произносить это.
       «Я должен». Голос Финарфина дрожал от горечи. «Если я поступлю иначе, это убьет мою жену. Я стыжусь и того, что зашел так далеко, что проклятие вынуждено заставлять меня поступить так, как правильно. Ведь это кровь ее родичей пролилась, это народ ее отца был избиваем несправедливо!» Он взглянул на руки Финголфина, и замолчал.
       «Говори», жестко произнес Финголфин. «Продолжай, и назови меня братоубийцей, ибо я виновен, каким бы кратким не было мое безумие.»
       После битвы он много раз мыл и оттирал свои руки, но ему все равно казалось, что пятна остаются заметными для того, кто умеет видеть.
       «И все-таки ты не ищешь прощения?» Он посмотрел на Анайрэ, как будто она могла сказать или сделать что-то, что изменило бы мнение ее мужа.
       Ее лицо казалось высеченным из камня.
       "Я паду ниц перед Валар и буду вымаливать их прощение - если они остановят нашего брата!" вскричал Финголфин. "Но они никогда не станут делать этого, и как могу я оставить этого безумного идиота вести мой народ... моих сыновей... твоих сыновей" - он знал, что младшие сыновья Финарфина присоединились к отряду Фингона - "на невзгоды и страдания?"
Финарфин покачал головой. "Не поэтому ты не хочешь просить прощения».
       «Ты полагаешь, что я не желаю смиряться перед Силами?»
       И вновь Финарфин покачал головой, хотя и с меньшим убеждением. Их взгляды скрестились.
       «Нет. Тебе непереносима мысль, что наш брат, пусть он и безумный идиот, назовет тебя трусом, и скажет, что ни один из сыновей Финвэ, кроме него, настоящего, не решился отомстить за отца», произнес наконец Финарфин.
       Финголфин молчал, потому что ответить ему было нечего. Почему Финарфин сносил презрение Феанора гораздо легче, чем он сам, оставалось для него загадкой. Временами ему казалось, что младший сын Финвэ вообще не имел гордости.
       Он почувствовал тот миг, когда его брат сдался, и оставил его. Финарфин обернулся и поднял свой светильник, озаряя лицо своего сына, стоявшего рядом с Тургоном.
       Финрод не двинулся. Его лицо застыло неподвижно, словно он грезил. «Что ты видишь?» спросил Финарфин.
       «Великое Море», ответил Финрод изумленным голосом, «блестящее, сияющее под новым светом. За морем – обширные земли под небесами, леса, холмы и потоки, полные звуков, вида странного и дивного для глаз. Народ, какого я никогда не видел прежде». Внезапно он улыбнулся. «Я хочу туда, отец».
       Финголфин перевел взгляд с полного боли лица своего брата на Финрода. Ему захотелось встряхнуть его, ударить. Неужели ты не видишь, что делаешь со своим отцом? Твои братья уже далеко, твоя сестра слишком горда, чтобы повернуть назад. Докажи, что хотя бы ты мудр. Останься с ним. Сжалься над горем твоей матери. Но, видя восторг Финрода, он не смог вымолвить ни слова.
       «Так ты идешь туда, в Тень?» спросил Финарфин сына.
       «Там, куда мы идем, нас ожидает больше, чем Тень»
       «Ты оставишь Амариэ?»
Услышав имя своей возлюбленной, Финрод перестал улыбаться, и его лицо омрачилось. «Мы попрощались в Тирионе», ответил он. Он обладал упрямством, присущим всему их роду, и было ясно, что отец не может сказать ничего, что переменило бы его решение.
       «Тогда я поручаю тех из моего народа, кто не хочет возвращаться вместе со мной, твоим заботам», заключил Финарфин.
       «Я сделаю все, чтобы быть достойным этого», был ответ Финрода.
       Взглядом он просил благословения у своего отца.
       Он не получил его. «Так иди», вот все, что сказал Финарфин, прежде чем повернуться и пойти назад, и, хотя шаги его были тяжелы, он не колебался.
       Тургон первым сдвинулся с места. «Так идем, отец? Или мы никогда не выполним то, что возложили на себя и никогда не догоним нашего… безумного родича.»
       «Тебе лучше забыть то, что я сказал о нем», сухо ответил Финголфин, «чтобы не сказать как-нибудь это ему в лицо», - что Тургон вполне был способен сделать – «и тогда его огненный взор обратит тебя в пепел. Но ты прав, пора идти».
       Тургон усмехнулся, как будто это была просто шутка. Он кивнул двоюродному брату, его жена взяла дочь за руку, и все четверо присоединились к идущим.
       Финголфин повернулся к Анайрэ. «Мы идем…»
       «Нет» - Прервала она. - «Ты. Я не пойду».
       Он никак не мог ожидать этого, и поначалу не понял. «Ты моя жена! Ты должна быть рядом со мной!» Он схватил ее за руку. «Может ли быть, чтобы ты испугалась проклятия Мандоса!?»
       «Если ты потащишь меня силой», - резко возразила она, - «ты сделаешь только одно: подтвердишь, что оно уже действует».
       Захваченный врасплох, Финголфин отпустил ее руку. «По крайней мере. объясни мне, почему!»
       «Ради жены твоего брата, которая с давних пор была мне подругой – хоть я не уверена, что в моих силах утешить ее. И потому, что я не вижу никаких чудес. ожидающих нас впереди, ни победы над Морготом, как бы ни были вы доблестны. Я вижу только Смерть. Я помогала хоронить твоего отца. Я не хочу хоронить ни тебя, ни кого-либо из наших детей».
       «Не говори так, как будто смерть уже заклеймила нас! Разве мы не живы?» Финголфин шагнул через разделявшее их расстояние, и, заключив Анайрэ в объятия, поцеловал ее губы со всей страстью, которую когда-либо испытывал к девушке, за которой он ухаживал, к невесте, с которой он разделил ложе, к жене, которую он любил.
       Поцелуй был долгим и, к его удивлению, Анайрэ ответила на него с почти забытым пылом их юности, и ни один из них не обращал внимания на удивленные взгляды проходящих мимо.
       Когда они разомкнули объятия, Финголфин почувствовал, что поцелуй не поколебал ее. Он разворошил угли, таившиеся в их сердцах, но лишь затем, чтобы заставить их в последний раз вспыхнуть, прежде чем они обратятся в пепел.
       «Передам мою любовь нашим детям». Ее рука прикоснулась к его щеке, и все сожаления об ушедших годах вместились в этот жест. Казалось, что она удаляется в прошлое, прежде, чем взаправду покинуть его.        Когда она скрылась из глаз, Финголфин повернулся и зашагал вперед, но даже ледяные просторы Севера не были более пустынными, чем его сердце в этот час.

*        Светильники Феанора упоминаются в главе «Неоконченных преданий» «О Туоре и его приходе в Гондолин». Сказано: «Они были сделаны в древние времена в Валиноре, и ни ветер, ни вода не могли загасить их, и, когда они не были закрыты, от них исходил чистый голубой свет от пламени, заключенного в белом кристалле.»