Приложение 2
к Хронике деяний эльдар и атани
      Ниже приводится так называемая "Повесть об Айгноре". Она написана в более современной манере неизвестным автором, которому были хорошо известны легенды и предания Древних Дней. Возможно, что в его распоряжении были рукописи и документы, ныне утраченные. Так или иначе, "Повесть об Айгноре" представляет определенный интерес как попытка философского диалога. Автор, несомненно, знал "Атрабет Финрод ах Андрэт", поскольку пытается подражать ему. Датировать "Повесть" трудно, но автор явно был хорошо знаком с доктриной и вероучением так называемых "черных", или "мелькорианцев", поскольку пытается полемизировать с ними. По имеющимся сведениям, это вероучение впервые зафиксировано в Нуменоре, в годы правления Ар-Сакалтора, а в материковых колониях - еще раньше. В Третью Эпоху оно сыграло немаловажную роль в возвышении Ангмара и противопоставлении его Арнору. В последние годы правления Эльдариона, сына Элессара, это вероучение снова стало распространяться в Объединенном Королевстве. Источником его был Умбар, где оно процветало на протяжении почти двух эпох.
      Отличительная черта этого вероучения - утверждение превосходства людей над всеми остальными расами на том основании, что только люди свободны и не связаны Судьбой Арды. Однако вряд ли это учение в столь разработанном виде сложилось в Первую Эпоху, как это следует из "Повести". Скорее всего, так называемые вастаки народа Улдора были первыми "черными", но вряд ли для них были важны столь разработанная онтология и философия. Скорее, основа этого учения была создана как средство убеждения людей Трех Домов Эдайн, но особо действенной не стала. На эльфов же такие убеждения не действовали, и покорить их Морготу и его слугам удавалось лишь мукой и чародейством. Потому действительно, сознательный переход на службу Морготу одного из нолдорских князей был бы великой победой.
      Однако это не помогает нам определить время создания "Повести", поскольку до нас дошло очень мало художественных произведений тех времен. Остается только гадать, с каким черным проповедником спорит автор.
      Некоторые замечания. Айгнор - нолдорское произношение имени Аэгнор (квэнийское Айканар). Сайрон - на нолдорском диалекте синдарина означает "колдун", слово носило негативную окраску, нечто вроде нашего "некромант". Автор использовал его, играя на созвучии имен Сайрон и Саурон. Между тем в Первую Эпоху синдар называли Саурона Gorthaur, а нолдор - Thu. Основной же сюжет "Повести" навеян "Историей Андрет" из "Хроники деяний эльдар и атани". Имена людей, скорее всего, вымышлены и представляют собой нечто среднее между известными нам именами людей народа Беора и так называемых вастаков (самоназвание которых, принимая во внимание последние исследования, было вэстханэлет).
      "Повесть об Айгноре" не является, строго говоря, хроникой (иниас) или повестью (квэнта, нарн). Иниас - хроника в полном смысле этого слова, летопись, перечисление событий и, изредка, их истолкование. Квэнта - аналог нордической саги, но более близка к хронике. Нарн (как и анн-таннат, глаэр\лайрэ и другие традиционные средиземские жанры) - поэтический рассказ о реальных событиях. Таковы "Нарн иХин Хурин", "Индис иКирьямо (Алдарион и Эрендис)", "Поражение в Ирисной Низине", дошедшие до нас в отрывках "Падение Гондолина (Путешествие Туора в Гондолин)", "Песнь о Лэйтиан" и "Сказание о Восходе Звезды". "Повесть об Айгноре" отличается от них прежде всего тем, что в ней описываются события явно вымышленные, хотя и основанные на фактах. Так, нам известны "Речи Финрода и Андрэт", которым явно подражает "Повесть..." и "Хроника деяний атани и эльдар" (достоверность которой, правда, сомнительна).
      Можно предположить, что перед нами - первое полностью художественное произведение, с сознательным введением в повествование вымысла. Это тем более интересно, что ничего подобного нам до сих пор не встречалось в литературе на синдарине. Писавшие на синдарине даже в Третью Эпоху придерживались своеобразного канона, сложившегося под эльфийским влиянием. Одним из непременных условий этого канона была достоверность, то есть автор мог, конечно, допускать ошибки, но не могло быть и речи о сознательном вымысле. Именно благодаря этому до нашего времени дошли практически неискаженными литературные произведения древности и хроники (все искажения - ошибки переписчиков или следствие непонимания позднейшими компиляторами исходного текста).
      Стилистически "Повесть..." написана весьма неровно - в ней встречаются прямые цитаты из других текстов (в частности, поздней анонимной "Повести о Яром Пламени", написанной на вестроне в форме диалога между Финродом и Аэгнором, но принадлежащей явно перу человека, склонного к мелькорианству), места, написанные в традиционном стиле сказаний, и попытки психологической прозы, а речи Сайрона и Моргота во многом совпадают дословно с текстом книги "Крылья черного ветра" (в которую включена и вышеупомянутая "Повесть о Яром Пламени"), написанной опять же мелькорианцами в позднюю эпоху. Поскольку неизвестен автор "Повести..." - неясно даже, был ли он эльфом или человеком - постольку мы не можем оценить достоверность описываемых психологических состояний. Любопытен сам прием, которым написана повесть - даже не от лица главного героя, а как бы "из-за плеча" разных персонажей. Интересна также открытая развязка повествования, оставляющая возможность различных интерпретаций. При всей прозрачности намеков, автор так и не говорит определенно, кого же он вывел под именем Сайрона, и даже имя главного героя пишет так, как оно должно было звучать в произношении нолдор Первой Эпохи, говорящих на диалекте синдарина, и как после Эрэгионских Войн никто уже не говорил. Слово sairon встречается только в глоссариях и, скорее всего, не было общеупотребительным. Любопытно, что слово, переведенное нами как "ученый", в тексте - istinir, хотя синдаринский эквивалент для квэнийского istyar - ithron, но, видимо, автору не хотелось ассоциаций с так называемыми магами.
      В связи с этим интересно обратиться к языку самой "Повести..." Поскольку синдарин был, помимо всего, языком литературы - не официальным (это функции квэнья), а, скорее, эдаким "международным" языком, - существовал его литературный вариант, мало менявшийся с течением веков, и сохранявший чистоту благодаря эльфийскому влиянию. "Повесть..." написана именно таким чистым синдарином, почти без следов людского влияния. При передаче речи действующих лиц автор показывал диалектные различия (что иногда затрудняет понимание текста). Так, Айгнор говорит по- нолдорски - с дифтонгами, употребляя синдаризированные квэнийские слова для передачи понятий, не описывавшихся в современном ему синдарине, причем на полях к каждому такому слову дается глосса. Сайрон говорит на разговорном синдарине, близком, видимо, речи людей народа Беора. Речь Кхайрэн и Эризена немного неправильна, и не основана на каком-либо реально существовавшем диалекте. С этой точки зрения еще более любопытной представляется личность автора "Повести..." - знатока исчезнувших и существующих наречий либо хорошего лингвиста, знакомого с самыми малоизвестными событиями Древних Дней и малораспространенными хрониками (к которым относились и "Речи Финрода и Андрэт"). К сожалению, личность автора "Повести об Айгноре" так и останется, видимо, загадкой для исследователей.

Перевод на современный язык - К.Кинн
Вступительная статья и примечания - Эленхильд
ПОВЕСТЬ ОБ АЙГНОРЕ
QUENTA AIKANARO
      ...Они жили долго и умерли в один день... (1)
      - Андрэт!..
      ...Сначала что-то сильно ударило его в плечо и в грудь, и разом ставшие непослушными пальцы выпустили рукоять меча. Он услышал тонкий, режущий свист и почувствовал удар в грудь, чуть ниже и левее ямки под горлом. Мир покачнулся и опрокинулся...

* * *
      Сквозь забытье и боль он чувствовал, что его куда-то несут. Вскоре сознание вернулось к нему, и он понял, что лежит на носилках, что кругом люди, и что отряд движется к северу. Почему к северу? разве там есть укрытие? Или все дороги перекрыты? Он попытался заговорить, но голос не слушался.
      - Амтар! Иди, послушай, что он бормочет!
      Невысокий черноволосый человек со шрамом через все лицо склонился к носилкам, на которых бессильно разметался раненый, прислушался к его прерывистому шепоту.
      - Говорит: "Так дороги нет... идите южнее, потом по ручью..." Там, говорит, есть знаки. Приведут в Химринг. Войско, говорит, из Нарго... Наргатрона идет, надо, говорит, встретить их, вести принести. Зовет кого-то...
      - Ты, Амтар, слушай, все запоминай, что говорит. Потом Властелину расскажешь.
      С этими словами предводитель, рослый седоусый воин в эльфийской сияющей кольчуге, выделяющейся среди закопченных и темных доспехов других, отошел от носилок. Амтар сел на землю - слушать было нечего, раненый умолк, потеряв сознание, и не оставалось ничего, кроме как сидеть да смотреть на него. Очень бледное красивое, как у девушки, лицо, волосы - чистое золото, мягкие, как шелк, руки - узкие, два кольца на левой, самоцветы сияют-переливаются, одежда синяя, как вечернее небо, расшита вся золотыми цветами да листьями, - дорогая, жаль только, что разорвана да в крови вся. Пояс еще был, но его Нахрир себе забрал. За такое кольцо стадо дадут, девушку в жены дадут. Амтар оглянулся - на него никто не смотрел - и осторожно снял с теплой бесчувственной руки золотое узорное кольцо с мелкими изумрудами. Украдкой оглянулся еще раз и стал разглядывать его. Золотые листья и цветы, не поймешь - не то капельки росы на крохотных листиках, не то меленькие алмазы, цветы какие-то нездешние, смотреть - не насмотреться, словно живые они, меняются под взглядом, аж страшно. Амтар с трудом оторвался от созерцания своей добычи, упрятал ее подальше в складки пояса и сел как раньше.
      Он очнулся от прикосновения ледяных рук к вискам. Открыл глаза. Над ним склонился высокий, в черных одеждах, с красивым, но каким-то холодным лицом.
      - Больно? - спросил он. Айгнор взглядом ответил - нет, словами говорить не мог. Черный отошел, вернулся с чашей какого-то горячего питья, горьковато-приторного, заставил выпить. Айгнор сразу почувствовал себя лучше.
      - Где я? - спросил он, возвращая чашку. - Что это за крепость?
      Это был не Минас-Тирит и не Барад Эйтэль, и даже не один из форпостов Майдроса.
      - Ты не догадываешься, князь Аэгнор? - голос черного был неожиданно насмешлив. - Ты у меня в гостях, а я - Сайрон. "Сайрон" - на языке синдар это означает "Колдун". Айгнор приподнялся, оглядываясь. И ужас, смертный ужас, обрушился на него - у двери на страже застыли два здоровенных орка, и значить это могло только одно - он в плену.
      - Не беспокойся, князь, они даже не приблизятся к тебе, - насмешливо сказал Сайрон, перехватив его взгляд. - Но тебе лучше не думать о побеге, ибо ты еще слишком слаб, и раны твои болят. Если хочешь, сядь, и побеседуем.
      - О чем же ты хочешь говорить со мной, оборотень? - безучастно спросил Айгнор.
      - О многом, князь. Ты даже не представляешь себе, как много вы, эльфы, потеряли, отказавшись слушать нас. Сумей мы подняться над различениями света и тьмы - подумай, сколь могущественны были бы мы!
      - Кто это - мы? - против воли спросил Айгнор.
      - Айнур и вы, Дети Земли. Вы стали бы неподвластны судьбе, а мы обрели бы власть над живым веществом Арды. Тогда многие беды удалось бы одолеть. Подумай, разве не хорошо было бы исправить орков, исцелить их безобразие, за которое вы их так ненавидите?
      - Чтобы исцелить орков от безобразия, надобно исцелить от злобы Моргота, да он не согласится, - возразил Айгнор.
      - Вот и ты, сын Финарфина, зовешь его Врагом, - в голосе Сайрона послушалось сожаление. - А он всегда хотел только свободы. Ты ведь знаешь повесть о начале мира?
      И, не дожидаясь ответа Айгнора, прочел нараспев:
      - "Он же задумал несходное с мыслями своих собратий, и тем породил разлад в музыке". Но разве желание творить по-своему - зло? Подумай над этим, сын Финарфина, - он встал. - Я пока оставлю тебя, но вскоре мы снова увидимся.
      Он ушел и забрал с собой орков.
      Оставшись один, Айгнор сначала попытался встать, но тут же закружилась голова, и он едва не упал. Странно - прошло уже не меньше трех дней, как он был ранен, и слабость эта была по меньшей мере неожиданна. Конечно, раны его были серьезны, и если бы взявшие его в плен не перевязали их там же, он истек бы кровью. Но чтобы так... Может, ему подмешали что-то в питье?
      Айгнор снова лег на низкое ложе и закрыл глаза. Он старался не думать о том, что его ожидает. Он вспоминал светлые башни на холмах, бронзовые стволы сосен Дортониона - как колонны огромного дворца, чистое зеркало Аэлуин и девушку в венке из полевых цветов. Сон его наполняли светлые грезы. И Черный, наблюдая за ним, недоумевал, что же могло вызвать улыбку у пленного эльфа.

      - ...Так ты уверен, что Тьма - это Зло? А ведь Тьма древнее Света, - Сайрон говорил мягко, задумчиво, глубоким красивым голосом. Айгнор слушал его помимо своей воли. Беседа с Некромантом и привлекала его, и отталкивала, и он пока не мог понять причин этому.
      - Не знаю, что древнее, и не буду спорить о том, чего не знаю, - Айгнор искоса взглянул на собеседника. - Изначально зла не было, а значит, ничто не могло быть ни злым, ни добрым. Главной причиной зла я почитаю Искажение.
      - А уверен ли ты в том, что это именно Искажение - то, что ты называешь словом "хаста"? (2) Может, это как раз и есть изначальный замысел, стремление мира от мертвого покоя к живому равновесию? Ты ведь нолдо, ты должен знать, что это такое - создавать свое. Как же можешь ты осуждать другого за это?
      - Но я никогда не пытался исправить чужое творение. Даже если оно казалось мне несовершенным. От исправления один шаг до искажения...
      - Значит, ты полагаешь, что несовершенное должно оставаться несовершенным?
      - Ничто не остается прежним в потоке времени, - Айгнор припомнил споры, кипевшие временами в доме Финвэ и Чертоге Суждений. Он всегда любил слушать их - особенно когда кто- нибудь из валар или майяр принимал участие в этих рассуждениях о смысле бытия и сущности всего сущего. - Несовершенная музыкальная тема разовьется и обретет завершенную форму, самоцвет будет отшлифован, песчинка вырастет в жемчужину. Птенец не умеет летать, а младенец - говорить, завязь плода горька, а цветок таится до времени в бутоне.
      - Тогда нужно ли полное совершенство? Изъян в симметрии черт не делает ли создание более прелестным? Полная завершенность не исключает ли саму жизнь?
      - Нет, ибо совершенство есть только новая ступень, с которой все видится уже по-иному, - Айгнор задумался. Сайрон не мешал ему, прохаживаясь по комнате от двери до окна. - Ибо, совершенствуя творение, мастер совершенствуется вместе с ним.
      Да, видится по-иному. Сначала ты слагаешь песни о любви, и они кажутся совершенными. А потом любовь настигает тебя - и оказывается совсем иной, и совершенство ее и красота совсем иные, и в чертах лиц, которые раньше казались тебе грубоватыми, слишком резкими, ты вдруг видишь скрытую гармонию...
      - Так не увидишь ли ты однажды по-иному и Властелина? - голос Сайрона вернул Айгнора к разговору. - Ведь только во Тьме можно увидеть Свет.
      - И только познав Свет, можно понять, что же есть Тьма, - парировал Айгнор. - Само по себе ничто не есть зло или добро, ибо злым или добрым делаем все мы сами. Все зависит от нашего выбора.
      - Выбора? Но вы, бессмертные эльфы, лишены его. Вы сами стали игрушками валар, их рабами. Вы говорили, что счастливы в земле их, но они заперли вас в Валиноре, отгородив от целого мира, чтобы любоваться красотой вашей и ваших творений. Вы поняли это - и восстали, но на этом и кончилось. Никто из вас не был настолько смел, чтобы сделать последний шаг... Вот, смотри!
      В левой руке Сайрона была ветвь яблони, только что сорванная с дерева. Сайрон поднял правую руку - и почки стали набухать, лопнули, из одних показались зеленые листочки, а другие выпустили бело-розовые лепестки, раскрылись цветами. Айгнор затаил дыхание. Сайрон торжествующе улыбнулся, положил цветущую ветку на подоконник и ушел.
      Айгнор поднялся и, преодолевая боль, подошел к окну. За темным стеклом ничего не было видно. Он взял ветвь в руки и почувствовал холод умирания. Бело-розовые лепестки опали, листья пожухли, словно на цветущую ветвь дохнуло ледяным холодом зимы. А тепло его рук словно не согревало, а сжигало ее. И вот - только черные, словно обугленные, останки остались в его руке. И отчего-то сжалось сердце.

      Такие беседы они вели каждый день. Раны Айгнора затянулись, но боль еще оставалась, просыпаясь временами. Айгнор старался не показывать своих страданий, но это не всегда ему удавалось. Он не виделся ни с кем, кроме Сайрона и троих его слуг. И слуги эти были - людьми! Они были непохожи на эдайн - ниже ростом, смуглые, с раскосыми глазами, черноволосые. Разговор их Айгнор скоро стал понимать, хотя он и не был одарен талантом своего старшего брата. От двоих старших веяло суеверным страхом и высокомерием. А третий был сероглазым суровым юношей, чем-то похожим на одного из потомков Беора, которые бывали в Бар-эн-Эмин.
      Разговоры были тягостны эльфу, но каждый раз Сайрон ухитрялся вовлечь его в спор. Скоро Айгнор совсем запутался. Доводы Сайрона казались такими основательными, такими вескими, но Айгнор упрямо не соглашался с ним. Часто просто из-за неуловимого ощущения неестественности происходящего. То, что сначала казалось ему просто игрой, вдруг стало танцем на лезвии меча. Временами он терял всякое ощущение реальности, пытаясь разобраться в цепочках безупречных силлогизмов и живых образов. Страшнее всего было это ощущение беспомощности - словно стучал в глухую стену. И все мучительнее становились эти разговоры. Айгнору казалось, что у них вкус сладкого яда, и яд этот медленно убивает его.

      ...- То, что знаешь ты о творении мира - всего лишь сказка, которую валар рассказали, и вы поняли в меру своего разумения. Я же был там и сам творил Великую Музыку. "А ведь верно," - подумал Айгнор, и в голосе Сайрона вдруг послышались ему отзвуки неслышимой мелодии.
      - И хотел он, чтобы было все покорно его воле, и для того сначала сотворил Пустоту, а потом стал заполнять ее. Ни Тьмы и ни света не было в чертогах Эру, а была лишь не-Тьма.
      - Послушай, ты говоришь о не-Тьме и не-Свете, - прервал его Айгнор. - Но что это такое?
      - То, что вы в слепоте своей звали Светом. Вы ведь называете Светом все, что не есть Тьма. Не так ли, князь Аэгнор?
      - Не знаю, как и ответить тебе, - задумчиво начал Айгнор. - Брат мой мог бы, наверное, объяснить тебе это лучше, но и я постараюсь...
      Сайрон прищурился, разглядывая его. И снова Айгнору показалось, что тому совершенно не интересны его ответы, но он все равно продолжал спор, потому что ему было необходимо найти опору.
      - Мы все - все, что существует - сами по себе есть воплощенный Свет. Может быть, Тьма и есть праматерь всего - я просто никогда не размышлял над этим, но Свет, Свет - вот что имеет силу творить, и мы можем творить силой Света, потому что мы сами - Свет. Мне никто не говорил этого, и я не прочел это в книге, это идет из самой глубины моей души - как будто я знал это всегда.
      - Вот как! - Сайрон едва заметно улыбнулся. - А может быть, это идет от Эру - и делает тебя покорным его воле?
      - Но зачем? Мы - Эрухини, Дети Единого, а разве желают родители, чтобы дети их были покорны им и слепы? Ведь ты же знаешь, только любовь связывает родителей и детей, а любовь... - страшная мысль вдруг настигла его. - Сайрон, а ты любишь кого-нибудь?
      И первый раз Айгнор увидел во взгляде Сайрона растерянность. Только на миг. Потом взгляд его темных глаз стал вновь непроницаемо-насмешливым.
      - Ты говоришь - Эру любит свои творения. Но того, кто воистину полюбил Арду, он преследует ненавистью, ибо видит в творце соперника. Ибо Тьма сильнее... и Эру не мог уже скрыть ее, но смог вселить в сердца Айнур страх перед ней, и они не увидели Света. И они стали покорны его воле, и не сделались творцами, ибо страшились создать что-то без дозволения Эру.
      - Но чего могут страшиться Айнур? Ты ведь сам из них, чего же можешь ты бояться? Разве можно отказаться от творчества по своей воле?
      Наверное, Сайрона позабавило искреннее изумление в словах эльфа. Но он не ответил - только тонко и двусмысленно улыбнулся.
      - Подумай сам, нолдо. Ведь из Чертогов Мандоса не может выйти никто без дозволения Мандоса. Вы сами зовете их Чертогами Безмолвия и Ожидания.
      - Да, - немного растерянно произнес Айгнор. Он попробовал представить себе, каково это - не-жить, не-действовать, быть там, где только тишина и одиночество. Он не испытывал страха перед Владыкой Судеб, но при мысли о том, что и он сам однажды может предстать перед ним в ожидании приговора, рождался холод под сердцем.
      - Отрадно, что ты задумываешься над этим, князь Аэгнор, - сказал Сайрон, не дождавшись ответа. - Теперь же я оставлю тебя, ибо хотя беседы эти дарят мне истинное наслаждение, я должен вернуться к делам не столь приятным.
      Сайрон ушел, но один из его слуг, сероглазый юноша, остался. Айгнор не знал, сколько дней провел здесь, не видя неба, но наверное, много. И этот сероглазый все внимательнее и внимательнее прислушивается к беседам своего хозяина с пленником. И все чаще Айгнор чувствовал на себе его упорный изучающий взгляд. В душе это его веселило - почти все люди, впервые встретившись с эльфами, смотрят на них вот так - изучая, сравнивая, с опаской и восхищением, а иногда и со страхом. Имя юноши было Эризен.
      Айгнор, видя его, пытался понять, что же привело его на службу к Сайрону. Что привлекало его в делах Моргота и слуг его?

      ...- Орки? А что говорят о них ваши мудрецы?
      - Разное. У нас всегда спорили об их природе, но определенно ничего не решили. Хотя все считают, что орков создал Моргот.
      - А как он их создал, ваши мудрецы не говорят?
      - Никто не знает в точности, и вряд ли узнает когда-нибудь, - вздохнул Айгнор. - Одни говорят, что он сделал их так же, как Аулэ сделал наугрим. Но Аулэ был нетерпелив, и не мог дождаться, когда же придем мы, а Мелькор хотел создать себе слуг. Другие говорят, что во Времена Пробуждения Мелькор пленил многих эльфов и мукой и чародейством изуродовал их и вывел от них орков. Еще говорят, что орки, хотя и подобны Эрухини, на самом деле происходят от кэльвар (3), которых Мелькор поработил и наделил разумом и речью - в насмешку над Эрухини.
      - Вот как? Откуда же ваша ненависть к ним, князь? За что вы ненавидите их? Почему не пытаетесь "исцелить искажение", как ты говоришь?
      - Не знаю. Но, знаешь ли, я встречался с орками только в бою. Они ненавидят и боятся нас, и кажется мне - ни проблеска Света нет в них, и не могут они ничего, только разрушать и убивать. Я не знаю, как исцелить от этого - все равно, что пытаться исцелить мертвого.
      Он вдруг вспомнил, как однажды склонился над раненым орком, движимый жалостью - и того аж перекрутило от одного его прикосновения, и, хоть рана и была неопасной, орк умер тут же. А с какой злобой уничтожают орки все, что сделано эльфами - словно само существование этих вещей причиняет им страдание!
      Сайрон заговорил чуть нараспев, как сказитель:
      - ...Но было так: те, что, устpашившись Тьмы, pассеялись по лесам, стали Эльфами Страха. Ужас неведомого сковал их души; отныне и Свет, и Тьма равно страшили их. Страх изменил не только облик, но и души их, ибо слабы сердцем были они. Страх гнал их в леса и горы, прочь от владений Черного Валы, чью мощь и величие чувствовали они, а потому страшились его; прочь от тех, кто был одной крови с ними. Из этого страха родилась ненависть ко всему живущему. Красота эльфов, Детей Единого, изначально жила и в Эльфах Страха; но совершенная красота сходна с совершенным уродством. Так стало с Эльфами Страха. Все в облике их казалось преувеличенным: громадные удлиненные глаза с крохотными зрачками; слишком маленький и яркий рот, таивший почти звериные - мелкие и острые - зубы и небольшие клыки, слишком длинные цепкие паучьи пальцы... При взгляде на них в душе рождался неосознанный непреодолимый ужас, и ныне страшились они не только других, но и самих себя... И назвали их - орками, что значит - чудовища.
      Айгнор не сразу нашел, что ответить. Страх - да, и ненависть... Но он снова чувствовал в этом рассказе недоговоренность, словно под покровом искусно сплетенных слов таился черный провал.
      - Совершенная красота противоположна уродству, - наконец выговорил Айгнор. - Vanima ye linda (4). Прекрасное красиво. Незавершенная красота может быть совершенной, но не уродство. И скажи мне, Сайрон, а что же вы не исцелите орков от их безобразия? Или Морготу они подходят такими, какие есть?
      Сайрон продолжил:
      - И пришло время, когда в своих владениях собрал Мелькор орков, дрожавших от ужаса перед неведомым, слепых и для Тьмы, и для Света. Он надеялся с помощью своих учеников вернуть им то, что утратили они, поддавшись страху. Но темнота сковывала их разум, и страх вытеснил из их душ все. Мелькор был бессилен что-либо изменить. У Эльфов Страха остался лишь дар Единого - бессмертие...
      - Бессмертие - не дар, - сказал Айгнор. - Эльфы не бессмертны, ибо Арда конечна во Времени. И вместе с ее судьбой завершатся и судьбы эльфов.
      - Значит, вам предопределено оставаться в оковах этого мира, - с сожалением пожал плечами Сайрон. - Вам предопределено бессмертие - таков дар Единого. Вам суждено было уйти в землю Бессмертных. Разве позволили вам вернуться? А если бы вы не испугались Тьмы и были способны понять ее, тогда вам открылась бы суть Великого Равновесия Миров. Вы смогли бы освободиться от оков Предопределенности, и вам было бы дано право выбора.
      - Выбора? Между чем и чем? Никто не может быть свободен от всего. И моя свобода не должна стать узами для свободы моего брата, а его свобода - для меня. Мы сами - сами, Сайрон! - своей волей избираем свой путь, и путь наш схож с путем источника, который рождается из глубин земли и пролагает себе русло среди холмов и камней. Мы вольны жить - и вольны отказаться от жизни, но разлучение феа и роа мучительно и неестественно...
      - Да... - сочувственно произнес Сайрон. - Воистину только Смертные могут уйти из этого мира, найти свой путь в Эа. Ибо знай - это дар Властелина тем, кто разорвет замкнутый круг Предопределенности.
      - Смерть? Та смерть, которой умирают люди?
      - Да. Люди, понять которых валар не в силах.
      - Если это так, - медленно выговорил Айгнор, - то воистину страшно одарил он людей - страданием и горем.
      - Что ты знаешь о смерти людей, бессмертный эльф?
      - Я знал многих... Я видел, как расставались они с жизнью, как уходили в Неведомый Путь. Видел, как погибали в бою, - горло перехватило, и Айгнор умолк.
      - Страшно? - спросил Сайрон. - И непонятно, да?
      - Больно, - словно самому себе ответил Айгнор.
      Юноша по имени Эризен, стоявший за дверью, невольно вздрогнул, расслышав в голосе эльфа страдание. И надолго задумался.

      - ...Что же до знания... Ты, князь, подобен в этом всем нолдор - ты даже не подозреваешь, что знание подобно клинку меча, и с легкостью может погубить тебя.
      - Само знание - не добро и не зло, во зло обращает его только владеющий им - если замыслит он сделать это знание средством подчинить себе других. Клинок ранит, только когда направляет его рука воина.
      - Верно. В знании - великая сила. Подумай - все ли открыли вам валар? Нет, они утаили от вас даже приход смертных. Все ли тайны мастерства открыл вам Аулэ - или предпочел скрыть от вас секрет закаленной стали?
      - Ты не прав. Мы, Воплощенные, не таковы, как Айнур. И знания для нас - совсем не то, что для них. Да и сами они разве знают все наперед? И им открыто не все, а вечен только Эру, и никто не знает его ойенкармэ (5). Потому всегда является в мир нечто новое и нежданное, непредвиденное. И если мы все будем знать все - зачем тогда мы? Зачем всезнающему другие? Всезнание лишило бы нас неповторимости, Сайрон. А если бы валар открыли нам все, что знают, сразу, то что осталось бы нам? Я люблю узнавать все сам. Конечно, легче всего пойти и спросить, но есть ведь и такое, чего не могут даже валар. Ведь это Феанор создал Сильмариллы, а Румиль и Дайрон - письмена, и даже венец Манвэ сделан руками нолдор! Мне не по силам передвинуть гору или изменить течение реки, - да и зачем? - но никому из Великих не сложить моей песни, не сделать моей арфы!
      - Верно. Потому и сделали вас своими игрушками - или рабами... И вы стали довольствоваться игрушками и не пытаться ни уйти слишком далеко, ни узнать слишком много. Вы были счастливы под властью Валар? Возможно; но преступите пределы, положенные ими - и познаете всю жестокость сердец их. И искусство ваше, и сама красота ваша были лишь для украшения владений их. Не любовь двигала ими, но жажда обладания и своекорыстие. Разве не убедились вы в этом? Они надеялись легко управлять вами - эльфы схожи с Айнур и понятны им, люди же, странные и свободные, смертные - и по смерти уходящие на неведомые пути, иные, и в душах Великих нет любви к ним - лишь смутное опасение. Потому и решили валар, что должно Перворожденным пребывать в Валиноре, под рукой Великих; до людей же нет им дела.
      - Валар воистину немного знают о людях, да и я не знаю много. Но я дивлюсь им и люблю их, и все различия между нами - не больше, чем различия между старшим братом и младшим, - Айгнор улыбнулся.

      В душе Эризена любопытство боролось со страхом. С детства он привык ненавидеть и бояться "белых демонов" из Закатной Страны. Туда, на Закат, ведет Путь Мертвых, и призрак, пришедший по нему от заката, враждебен живому. Пришедшие от Заката были одной крови с орками, но приняли облик людей. Так близко Эризен видел эльфа впервые. Он знал, что призраки принимают привлекательный облик, чтобы скрыть свою сущность, но по силам ли злобному демону надеть личину столь привлекательную? От пленного демона словно бы исходил свет, этот свет - живой и ясный - сиял в его взгляде. В улыбке его была печаль - но Эризену казалось, что и радость тоже. Когда он пел, Эризену хотелось и плакать, и смеяться одновременно, и сладко и томительно сжималось сердце. Он убеждал себя, что все это - чары, наваждение, но уже не был уверен ни в чем. "Белого демона" можно ранить сталью и даже убить - это Эризен знал давно, но теперь он видел, что пленник ранен был словом, как отравленным копьем.
      Эризен ненавидел орков. Когда он был еще совсем мал, орки вырезали селение его народа, и его взял к себе Повелитель Духов. С тех пор Эризен преданно и верно служил ему и верил каждому слову. Но теперь, слушая их споры, он стал сомневаться. Он знал язык эльфов достаточно, чтобы понимать, о чем говорит его повелитель со своим пленником, и с ужасом чувствовал, что ему хочется верить не Сайрону, а Айгнору. Верить тому, кто был одной крови с ночными чудовищами... Тому, кто оплакивал увядшую яблоневую ветвь...

      Айгнор никак не мог понять, чего же добивается Сайрон. Он чувствовал, что в этой привлекательной, но холодной оболочке таится существо могущественное, рожденное не из плоти Арды. Почему он не пытается силой сломить его волю? Айгнору приходилось видеть таких сломленных, волей случая вернувшихся к своему народу. Они жили словно бы через силу, и везде им чудился пронизывающий взгляд Моргота, разыскивающий их.
      А может, Сайрону нужен не Айгнор - покорный слуга, лишившийся воли к жизни, а Айгнор Черный? Отравленное копье (6), которое способно будет поразить Светлых в самое сердце? И ради этого - медленная отрава искусно сплетенных речей, и дурман запретного знания - моргул (7), как говорят в Дориате... Чтобы все, к чему прикоснется он - сгорало в его руках.

      - Повелитель, позволь спросить...
      - Спрашивай, Эризен, - Сайрон ласково улыбнулся. Восемнадцатилетний Эризен был его воспитанником, и преданность его своему наставнику была безгранична.
      - Эти эльфы... Почему они так ненавидят нас? Разве не могут они жить в мире?
      - Ты судишь о них так же, как о людях, мальчик мой. Первое, чему они научили людей - убивать. Ваш творец создал вас свободными, но дар его был омрачен, и многие теперь проклинают его за эту свободу. Эльфы используют людей, которые поверили им. Говорят им, что хорошо, что плохо, ведут, как несмышленых детей - или слепцов, не понимая и страшась их.
      - Повелитель, но князь Аэгнор говорит, что любит людей...
      - Может, и любит. Как любит он своего ловчего сокола или охотничью собаку. Но это не мешает ему посылать их в бой. Он бессмертен, и даже если его убьют, возродится снова - в своей Благословенной Земле. А люди - люди уходят навсегда.
      Он внимательно посмотрел на Эризена. Тот ждал его слов, которые рассеяли бы тень сомнения, навеянную словами золотоволосого эльфа.
      - Я вижу, чары его пали и на тебя, Эризен?
      - Не знаю, повелитель, - с мукой в голосе сказал Эризен. - Меня словно влечет куда-то против моей воли...
      - Не бойся. Это всего лишь чары. Теперь ты знаешь, как они обретают власть над сердцами людей. Своей красотой, своими песнями, своим искусством сплетения слов - они ведь красивы, а?
      - Да, повелитель, - признался юноша. - Как может Пустота скрываться в такой красоте?
      - Змея тоже красива. Но она и смертоносна. Пройди через это испытание, научись видеть. Я хочу, чтобы ты действительно понял мои мысли и дела. И, главное, осознал бы сам себя. Чтобы не вели тебя эльфы за руку, как слепого, как ребенка, говоря, что хорошо и что дурно, как эдайн.
      - Я постараюсь. Но это так тяжело!
      - Не бывает легких путей. Эльфам невыносимо терять веру в свою правоту, потому они страшатся сомнений, страшатся всего, что может изменить их взгляд. Но я надеюсь, что ты окажешься сильнее, чем они.
      - Странно, что, при всех дарах, которыми наделены эльфы, люди зачастую оказываются мудрее их, - задумчиво сказал Эризен. - Старше - мы, столь недолговечные по сравнению с ними, бессмертными. Может быть, потому, что мы способны меняться.
      - Верно. Я рад, что ты понял это.
      - Я хочу понять их, повелитель! Хочу понять, почему они такие... бесчеловечные...
      - Они - дети. Всемогущие бессмертные дети, - печально сказал Повелитель. - Только игрушки у них - живые, и можно ли их, не ведающих боли и страданий, обвинять в жестокости? Можно ли назвать бесчеловечным того, кто никогда не был человеком? Это болезнь, это как слепота... Только добровольная, или - рожденная страхом и смирением... Они не заслужили ненависти. Они достойны жалости. Не ведающие, что творят.
      Эризен повеселел, потом вдруг снова лицо его омрачилось.
      - Повелитель, но почему тогда мы первыми начали эту войну?
      - Ты многое уже знаешь, мальчик мой, и, наверное, не будет для тебя секретом, что мир этот находится в вечном движении, и основой его бытия служит вечное равновесие Света и Тьмы, Добра и Зла. И если нарушится оно, мир неуклонно покатится в хаос, в безвременье и гибель. Добро и Зло вечно меняются местами, одно перетекает в другое, и одного без другого нет. И мир идет по тонкой грани, и нельзя дать ему накрениться в одну из сторон, рухнуть в бездну. И главная беда сейчас в том, что Тьму ныне назвали Злом, не желая понять, что это опора мира, такая же, как Свет, и встает против нас сейчас огромная сила... Неужели мы должны были ждать, когда она обрушится на нас? Чтобы опять горели селения людей и дети оставались сиротами?
      - Я понял, повелитель. Благодарю тебя.
      Эризен склонился перед ним и хотел поцеловать его руку. Но Повелитель только улыбнулся одними губами и провел рукой по черным кудрям юноши.
      - Ты еще очень молод, Эризен. Придет время, когда ты все поймешь сам, и ничьи чары не будут властны над тобой. А вскоре пленного эльфийского князя отослали в Черную Твердыню, и воспоминание о его словах и голосе перестало смущать Эризена.

* * *

      Здесь были черные своды и багровый свет факелов. Ночь - и огонь. Так же было и в ту, Безумную, ночь - первую ночь-без- света. С тех пор для Айгнора это было знаком беды.
      Тронный зал был достаточно велик и величествен. Мерцающие своды терялись во тьме, плясали, завораживая, огни и тени. Раскаленным очерком - фигура огненного демона, валарауко (8), рядом с троном. И ясные искры живого света в железных когтях черной короны.
      Когда он увидел Властелина, ему показалось, что рушится мир. Так переменился тот, кого в Валиноре видел Айгнор в блеске величия и могущества, которого чтил за многознание и мощи которого страшился. Мощь и величие, великолепие и сила по- прежнему были у Черного, но все это вызывало теперь лишь страх. Темный, лишающий воли, удушливый - как черный горький дым горящих селений. Но Айгнор был князь и воин, и он не поддался этому страху, потому что свет Сильмариллов в черной короне был живым светом из дней блаженства и радости, и давал новые силы измученной душе. А когда Айгнор увидел обожженные, словно обугленные, руки Черного, он словно ощутил его боль, и сердце его исполнилось жалости.

Приложение 3
к Хронике деяний эльдар и атани
      Приводимая ниже повесть соотносится с текстом "История Андрет" из "Хроники" и "Повестью об Айгноре". Причем с последней он составляет любопытную пару: в "Айгноре" события описываются с точки зрения Аэгнора, в "Андрет" - соответственно, с точки зрения Андрет. В некоторых местах - например, разговоры Кхайрэн и Айгнора, Айгнора и Андрет - они совпадают почти дословно.
      Датировать эту повесть трудно, поскольку неясно даже, была ли она создана раньше, чем "Квэнта Айканаро" или позже, и какова связь между ними. По стилю "Андрет" более проста, чем "Квэнта Айканаро", менее перегружена философскими рассуждениями и языковыми реалиями.
      Язык этой повести - литературный синдарин, очень правильный, практически без заимствований. Автор "Андрет" явно не задумываясь следовал канону нарн, хотя и использовал прием "воспоминаний", который впервые появляется в нуменорской литературе V в. ВЭ. Рукопись исполнена в арнорской манере, в отличие от других повестей и текста самой "Хроники", переписанных в гондорском стиле.

Перевод на современный язык - Д.Бромберг
Вступительная статья - Эленхильд
Андрет
      Ей не было больно. Ей было настолько все равно, что она ловила себя на ощущении нереальности происходящего. Ее связали, куда-то волокут, кругом вместо привычных звуков синдарина слышится незнакомая, непонятная отрывистая речь. Орки. Какие орки? Откуда? Раньше этот вопрос меня беспокоил бы, наверно, а сейчас - да орки и орки, думала она, покорно шагая, куда вели. Недавно прошел дождь - а вернее, ливень. Здесь, в этих местах, вода потоком скатывается с гор, заливая окрестности, и сейчас вся процессия то увязала в размокшей дороге, то почти по колено проваливалась в воду. Она оскользнулась, упала на одно колено, но не удержала равновесия и повалилась в воду плечом, щекой. В волосы набилась грязь, очень захотелось вытереть лицо. А, вот оно. Да, они так помогают подняться упавшим пленникам, это она слышала от тех, кому довелось побывать у них в лапах.
      Она неловко повернулась, стараясь подняться, но замерла на месте - ближайший орк изо всех сил пнул ее в ребра, выкрикнув нечто яростное - выругался, что ли? Дыхание перехватило, она никак не могла набрать воздуха, так и лежала, но тут ее рывком подняли и толкнули в спину - иди, мол. Откуда берется сила в ногах? Шаг, другой, снова толчок в плечо и резкий выкрик. Надо быстрей - но как бы опять не упасть. Потом она как-то приспособилась и забылась на ходу, словно уснула...
      ...Девочка бежит по лугу, смеется, кричит, а кругом все залито солнцем.
      - Нэни, Нэни, подожди, - мамин голос. Молоко в кувшине, краюшка хлеба, и мамины руки расчесывают твои волосы...
      - Ой, мама, кто это?
      - Это зайчик.
      - А что он делает?
      - Он быстро-быстро бегает.
      - А зачем ему быстро бегать?
      - Чтоб охотник не догнал.
      И тебя впервые озаряет: мясо, которое мужчины приносят с охоты и отдают женщинам, чтобы те приготовили из него вкусную похлебку, - оно же было живое, и это живое бегало, искало еду, пряталось, играло, радовалось, боялось...
      - Ма-ма-а-а-а!
      - Что ты, Нэни, где больно, где?
      - Зачем охотник за зайчиком гонится? Больше никогда не буду зайчика есть!

      ...Черная вода озера - белый песок, белое платье - черная кайма, черно-белые стволы берез. Он так прекрасен - никого прекраснее она в жизни не видела.
      - Тебя как зовут?
      А у тебя нет сил ответить, так страшно вдруг стало. Великий Эру, он улыбается! Он снова спрашивает:
      - Ты откуда? Ты ведь не из эльдар, - а ты только киваешь головою. Он берет тебя за руки и подводит к самой воде.
      - Смотри, как прозрачна эта вода. Сколько всего в ней умещается: и небо, и березы, и ты... как же все-таки тебя зовут, а?
      Но ты молчишь. Тебе хочется убежать, спрятаться - и в то же время невозможно оторваться от него.
      - Мой брат Финрод - король. Ты слышала о нем?
      Кивок.
      - Ты меня боишься?
      Нет, нет, она не боится. Уже не боится. Разве можно бояться того, кто так улыбается?
      - Почему же ты молчишь? Я скажу тебе свое имя, а ты мне свое, хорошо?
      Кивок.
      - Я Аэгнор из Золотого Дома. А ты?
      - Андрет, - шепчут твои губы.
      - Что? У тебя очень тихий голос. Повтори еще раз, пожалуйста.
      - Меня зовут Андрет.
      - Андрет, - повторяет он. - Ты из рода Беора?
      - Да.
      - Можно, я приду к вам?
      Что это? Великий Эру, он спрашивает разрешения? у нее? она вся дрожит, она готова провалиться сквозь землю, ей вдруг стало так жарко...
      - Что с тобой? Что-нибудь не так? Андрет! - он едва успевает подхватить ее, усаживает на траву, гладит ее руки. Ей вдруг становится смешно - как он, однако, растерялся при виде женской слабости.
      - А зачем ты хочешь прийти к нам?
      Он теребит кинжал в смущении.
      - Ну, понимаешь... Я все же князь Эмин Фород. Должен же я знать тех, кто живет под моей защитой?..
      - И?
      - И мне хочется еще раз увидеть тебя...

      Орки резко остановились, переговариваясь между собой, потом один из них свистнул, издалека послышался ответный свист. Процессия снова двинулась вперед. Через некоторое время они подошли к небольшому лагерю. Ярко горел костер, на котором что-то готовилось. Андрет заметила, что тут не только орки - их она насчитала чуть больше двадцати, - но и десяток людей, и несколько фигур, закутанных по самые глаза - иди разбери их, кто такие. С ней вдруг стали обращаться чрезвычайно вежливо, ее подвели к костру, развязали, и на ломаном синдарине предупредили, чтоб не вздумала бежать - а то худо будет. Потом один из орков поставил перед Андрет плошку с чем-то дымящимся. Андрет осторожно отхлебнула, сморщилась - до чего же горькое снадобье, - но заставила себя выпить все до конца. Голод от выпитого не утихомирился, но Андрет почувствовала себя лучше, а тут снова подошел орк, на этот раз с огромной волчьей шкурой, протянул ее Андрет и знаками показал: заворачивайся, мол, и спи. Андрет так и сделала, подумав с удивлением: надо же, какой добрый. Интересно, это он по приказу, или в нем и вправду есть что-то хорошее?
      Утром ее разбудил давешний орк - опять поставил плошку с тем же снадобьем. Андрет хотела было снять с себя шкуру, но он знаками объяснил - не надо, оставь себе. Ее окликнули, велели встать, опять связали руки ремнями и зачем-то завязали глаза.
      На этот раз ее вели люди (по речи было понятно: разговаривали на синдарине, только произношение странное). Она не могла понять из-за повязки на глазах, сколько они шли, и снова мерный ритм шагов убаюкал ее, и она на ходу провалилась в какую-то полудрему...

      - Андрет, тебя зовут.
      - Кто зовет? - у нее почему-то задрожало внутри.
      - Не знаю. Какой-то воин в красивой кольчуге. У него такие волосы...
      - Какие, Хедин, какие?
      - Золотые, как солнце.
      Андрет погладила племянника по смуглой щеке - мальчик был ее любимцем, накинула плащ и вышла из землянки. Огляделась. Вокруг никого.
      - Хедин! Ах ты, озорник, обманул меня, да?
      - Нет, Андрет, не обманул.
      Она обернулась - великий Эру, неужели?.. но нет, этот был просто слишком на него похож. Ах, ну конечно, это же Финрод Фелагунд, брат... ох, как же они похожи! Она приложила руку к груди, чтобы унять сердцебиение.
      - Здравствуй, милая аданет.
      - Привет тебе, Друг Людей...
      В тот раз они никак не могли понять друг друга, у обоих сбивались и путались мысли, слова уводили в ложном направлении, она бросала ему в лицо упрек за упреком, вспомнив и обидную снисходительность эльфов к атани, точно к малым детям, и наивное их отношение к людской смерти. Финрод сумел понять только ее раздражение, ее тоску, но его объяснения только еще больше растревожили ее - она ничего не хотела знать, ей нужно было только одно: почувствовать себя женщиной до конца.
      - Если бы у меня был сын! - бросила она тогда. Сын, похожий на него - она была бы счастлива, и не было бы этих бессонных ночей, этих горьких дум - а что, как сама и виновата. Но это, оказывается, он не захотел. Он ждал предстоящие битвы, и потому не приходил больше в Дортонион. Великий Эру, за что ты наказываешь меня?...

      Андрет очнулась оттого, что рядом спросили:
      - Эй ты, пить хочешь?
      У самых губ - подставленная фляжка.
      - Слышь, ты, говорят, мудрая, - в голосе говорившего слышалась издевка. - Так ты скажи - почему мир устроен так, а не этак?
      - Ты имеешь в виду, почему руки у меня связаны ремнем и конец этого ремня в твоей руке?
      Спрашивавший не ответил - послышалась команда на незнакомом языке, лязг оружия, потом краткий разговор - две-три фразы. Андрет поняла - пришли. Ей развязали глаза, и она зажмурилась от света. Они стояли перед небольшой крепостью, ворота которой медленно открывались вовнутрь. Отряд вошел под низкую каменную арку. Дворик, винтовая лестница вниз, в подземелье, комната с горящим очагом... У очага в кресле кто-то сидел - невозможно понять, кто: на сидящем был длинный плащ с капюшоном, скрывавшим лицо.
      - Развяжите ее, - голос как будто женский? Из складок плаща показалась белая рука, откинула капюшон, из-под которого волной упали на плащ темные волосы. Женщина? Или оборотень? Андрет не раз слышала рассказы о том, что слуги Врага меняют облик - будто бы этому их научил сам Враг. Тогда Андрет была еще молода, и в ее ум закралась робкая мысль: а почему же великий Эру, который превыше Врага, не дал такого уменья нам? Аданэль из рода Мараха, которую она сомелилась об этом спросить, строго глядя на Андрет, сказала:
      - Это плохо, что ты усомнилась в Едином. Но ты еще молода, и тебе досель было неведомо, что от начала времен существуют в Эа Хаос и Порядок. И Враг, подчинив себе Хаос и Искажение (*), множит тварей, сочетающих в себе и то, и другое. Скажи, много было бы истины в мире, где царит Хаос?

* Как процесс, а не результат его [прим. перев.]
      - Но... но ведь, меняя облик, мы творим, мы можем по-другому изменять мир, разве нет? Ответь, мудрая Аданэль.
      - Нет, - Аданэль говорила резко, слова слетали с ее уст, точно стрелы с тугой тетивы лука. - Это разные вещи. Облик - только оболочка, творит же твоя суть, скрытая под твоей оболочкой. Если ты меняешь плащ, ты меняешь только его - но сама при этом остаешься все той же Андрет, надень ты красный плащ, синий или черный. Ты права в том, что форма может воздействовать на действие, но это имеет смысл только там, где царят истина, добро и справедливость. А Враг приносит только зло и Хаос, разрушающий истину и знание. Взгляни вокруг - множество гадких тварей выпустил наружу Враг, но теперь со многими из них он и сам не в силах справиться. Сила творчества и сила разрушения, дитя мое, часто идут рука об руку, но там, где цель творчества - исказить созданное до тебя, там вырывается наружу Хаос, несущий гибель всякому порядку, истине и знанию. Ибо в Хаосе знание так же невозможно, как невозможно рыбе говорить на языке эльдар или атани...
      - Садись, Андрет из рода Беора. Я хочу говорить с тобой, как равная с равной.
      Теперь Андрет вспомнила, как однажды их воины наткнулись на женщину странного вида в синем одеянии под черным плащом. Они заговорили с ней, но та только глянула на них - и исчезла, а на воинов напало тяжкое забытье, так что они заблудились в знакомых местах и еле-еле добрались до родного селения.
      Андрет не стала спорить, тем более что и усталость взяла свое. Она тяжело опустилась на скамью возле очага.
      - Мне говорили, Андрет, будто ты мудрее всех прочих атани. Поэтому я и послала за тобой.
      - И приказала перебить наших детей? - (сердце взорвалось болью: Хедин, Хедин, сын сестры, он был мне точно родное дитя!)
      - Я не отдавала такого приказа. И запомни - воины Мелькора не делают ничего сверх того, что им было приказано.
      - Но я видела своими глазами...
      - Тебе показалось. Ты уже не в том возрасте, когда рассудок достаточно ясен. Мало ли что привидится в лесу...
      - Вот именно, я не в том возрасте,.. чтобы лгать.
      - А теперь молчи и слушай меня. Мне твои знания не нужны, а вот атани они еще могут понадобиться. Вы, как я слышала, сильно обижены на эльдар, оттого что они относятся к вам как к существам ущербным, ниже их по происхождению.
      - Ты считаешь, что мы...
      - Молчи и слушай. Вы обижены несправедливо и жестоко. Ваш век чересчур краток, - собеседница сделала предупреждающее движение рукой, видя, что Андрет уже открыла рот, чтобы возразить, - он проходит в постоянном страхе смерти. Что, разве я не права? Так вот, Мелькор, Величайший из Валар, хочет помочь вам и вернуть ваше утраченное бессмертие.
      - И что же нужно Мелькору в обмен на это?
      - Ничего. Это не торг, не сделка. Это просто помощь. Мне странно, что ты так поняла мои слова.
      - Но при чем здесь я?
      - Ты, Андрет, как мудрейшая из атани, должна пойти и возвестить об этом благом намерении Вала Мелькора.
      Андрет задохнулась. Мелькор возвращает им утраченное бессмертие? Мелькор, который вверг атани в такие страдания? По какому праву - или он забыл, кто он такой?
      - Атани созданы Эру, а не Мелькором! Мелькор не имеет права возвращать то, что не им дано и не им отобрано. И если ты решила, что атани, склонившись ниц, примут из его рук бессмертие, словно великий дар, то ты ошибаешься! Ты и мне хотела подарить жизнь в обмен на то, чтобы я разнесла заразу по умам несчастных, которые с рождения обречены медленно угасать! Но ты забыла, что жизнь или свободу не принимают из рук недругов. Друг может рассечь на друге мечом вражьи путы, и недавний пленник вновь радуется свободе и солнечному свету. Но мы не друзья, и никогда ими не будем, и я не стану исполнять то, что вам нужно!
      Во время этой яростной речи собеседница Андрет сидела неподвижно, глядя куда-то в сторону.
      - Хорошо, Андрет. Я выслушала тебя и все поняла. Ты получишь то, чего добиваешься, а я проверю, известен ли тебе страх смерти.
      Из стиснутого горла Андрет вырвался смех.
      - Известен? Мне? У меня давно нет страха смерти, ибо ее-то я и ищу. Ветер задул яркий язычок пламени - ветер с Тангородрима, ветер, послушный Врагу. Тебе известно, что такое жизнь без смысла? Мы, атани, потому мудрее эльдар, что нам известно о жизни и смерти больше, чем им, и мы знаем нечто, что гораздо хуже смерти, что называется жизнью, но я зову это лишь жалкой тенью настоящей жизни - жизнью без смысла. И для меня ее свет померк, когда ушел...
      Андрет умолкла. Аданэль когда-то предупреждала ее: слова только кажутся нам истиной. Любая оболочка истинна лишь наполовину, ибо она лишь наполовину отражает суть, скрытую под ней. И слова тоже.
      - Ах, вот ты о чем. Ну, мне кажется, я могу кое-что сделать для тебя. Эй, Хэлкар, Андор!
      К вошедшим воинам собеседница Андрет обратилась на незнакомом - но, впрочем, не оркском, - наречии. Андрет вся напряглась: что они там задумали?
      - Нам торопиться некуда. Думаю, сейчас ты увидишь кое-что интересное.
      Воины вернулись и произнесли несколько слов все на том же языке. Собеседница знаком велела Андрет встать и следовать за воинами. Они недолго шли по темным низким переходам и наконец спустились еще ниже по узенькой лестнице. Внизу - дверь, обитая железом, она заскрипела и лязгнула, когда ее открывали.
      - Смотри! Смотри хорошенько!
      За дверью в углу маленькой каморки лежало что-то вроде кучи тряпья. Но вдруг куча зашевелилась, послышался стон. Живое существо? Эльф или человек?
      - Кто это? Зачем вы привели меня сюда?
      - Смотри внимательнее!
      Андрет рванулась вперед - ее никто не держал, - к узнику.
      - Посветите ей!
      Багрового отблеска факела оказалось достаточно, чтобы Андрет окончательно поняла, кого ей показывает эта странная и страшная женщина. Она вскрикнула и обняла несчастного, словно пытаясь защитить его.
      - Ну, теперь вы оба, надо думать, счастливы! Кстати, ты знаешь, что за наказание ему назначено? Нет? Так знай, Андрет из рода Беора, - когда он уйдет из этого мира, феа его не достигнет залов Мандоса, но будет блуждать в бесконечных просторах Эа.
      Андрет беспомощно молчала. Если Мелькор в состоянии сделать такое с одним из эльдар, как говорит эта ведьма, то, стало быть, он действительно в состоянии вернуть бессмертие атани. Но что будет потом? Ведь после этого все они в конце концов неминуемо ополчатся на... додумать до конца она побоялась.
      - Постой! Я не знаю твоего имени...
      - Что тебе до моего имени? Ты хочешь попросить о чем-то? Ну? Я слушаю.
      - Я прошу одного - освободить его. Никто не вправе наказывать таким наказанием.
      - А если вправе? Что ты знаешь о правах и возможностях высших сил, ты, простая смертная!
      - Это наказание могу нести я!
      - Ты? Ты, мудрая Андрет, говоришь столь нелепые вещи?
      - Не насмехайся над страданием! И не делай вид, что не поняла меня. Я прошу - отпустите его, но возьмите вместо этого меня. И делайте со мной все, что вам заблагорассудится.
      - Ах, какое благородное сердце! А он даже не сможет этого оценить! Ну, нет, Андрет из рода Беора, Мелькору вряд ли понадобится такая замена. Все, что я могу сделать - оставить вас вдвоем; ты ведь этого так ждала - или я ошиблась?
      - Вы наслаждаетесь нашим бессилием! Но придет час, и вам будет отплачено за все. Видно, вы все забыли о гневе Единого!
      - Кого? Тот, о ком ты говоришь, отрекается от своих творений. Он и от вас отрекся! А Мелькор хотел помочь, вытащить вас из бездны, куда вы падаете - и что же? Какой-то ничтожный эльф плюет ему в лицо, а ты в гордыне своей отвергаешь бескорыстную помощь, нанося вред своему народу - вред непоправимый! Запомни мои слова, Андрет, запомни хорошенько! А теперь прощай. Оставайся здесь, со своим... возлюбленным. Если он тебя увидит, он не узнает тебя! Ты же старуха. А он - вечно юный, бессмертный эльф. Впрочем, сейчас-то вы почти на равных. Прощай.
      Дверь c лязгом захлопнулась. Скоро догорит факел, и каморку затопит кромешная тьма, наполняющая глаза слепотой, а душу отчаянием. Андрет никак не решалась назвать того, кто лежал у нее на руках, дорогим именем.
      - Ты меня слышишь?
      Андрет отвела спутанные грязные волосы со лба узника, погладила кончиками пальцев его закрытые веки - глаза его медленно раскрылись... Великий Эру, да он же ничего не видит!
      - Ты узнаешь меня? - (проклятие, что за глупость - она же... он ее помнит другой). - Андрет я. Помнишь, в Дортонионе?..
      Его рука дрогнула, словно собираясь подняться, но Андрет ласково провела по ней ладонью:
      - Нет-нет, лежи спокойно.
      - Ан...дрет... я... я... по...мню...
      А, есть же фляжка с тем оркским питьем - когда ей уже завязали глаза, она почувствовала, как чьи-то руки прицепили ей фляжку к поясу. Наверно, все тот же орк. Бывает же такое...
      - На, пей, вот, теперь будет лучше.
      Питье вернуло ему силы, слава Единому. Андрет вглядывалась в его лицо - и не узнавала его. Но ведь он же сказал, что помнит! Ведь сказал же! Впрочем, глаза как будто все те же. Ничего не видящие, но все так же сияющие нездешним светом глаза... Смертная женщина, хоть и зовут тебя мудрой, но вот сейчас ты, как любая другая, не видевшая возлюбленного столько времени, пытаешься успокоить себя - и в то же время боишься: а вдруг ошибка?
      - Где... ты... - дрожащие пальцы хватаются за рукав Андрет.
      - Молчи, молчи. Я здесь, я больше никуда не уйду от тебя. Слава Илуватару, он не видит моего лица - а то бы испугался, наверное. А голос, говорят, не меняется с годами. Значит, по голосу узнал. Но что они сделали с ним!
      - Я... должен тебе... рас...ска...зать... - он говорил очень тихо, с большим усилием, но Андрет решила не перебивать его - пусть скажет, только чтобы не беспокоился. - Они... схва...тили меня после... битвы... той... страш...ной... он... ска...зал... или... я... ли...шу... те...бя... феа... или... ты... ста... н-нешь... моим рабом... - он замолчал.
      - Это сказал Моргот?
      - Да.
      - Он хотел превратить тебя в орка?
      - Да. Я... плюнул ему... в лицо. Милая, послушай... меня. Когда я... умру... я... - тут он закашлялся, но Андрет договорила за него:
      - Я поняла. Мы можем уйти теперь одной дорогой. Илуватар...
      - Он... давно... покинул... нас.
      - Неправда. Он медлит, потому что считает, что мы достаточно сильны, чтобы справиться самим. Я верю, Он не оставит нас без своей помощи... Аэгнор! Аэгнор!
      Великий Эру, что с ним? Почему он закрыл глаза... разжал пальцы - рука упала тяжкой плетью... он молчит, не отзывается! И тут погас факел. Тьма. Тишина. Андрет почудилось, что под ними разверзается бездна, и они куда-то летят, вниз, вниз... Как может лишить феа тот, кто не давал тебе его? Разве феа - не наша неотъемлемая часть? - успела подумать она, чувствуя, как мрак гасит ее разум...

* * *

      Тарн Аэлуин, Тарн Аэлуин, благословенны чистые воды твои и берега твои! Тарн Аэлуин, чистое зеркало, в которое смотрится небо. Немногие смотрели в него в те ненастные времена...
      Хатолдир устало опустился на увядшую траву под прикрытием упавшего ствола огромной ветлы. Никого, конечно, здесь нет, но предосторожность не помешает. Небо было затянуто облаками, но ветра не было, и гладь озера была неподвижна. Тяжелое затишье, терзающее душу тревогой. Юноша склонился над этим зеркалом и невольно улыбнулся, увидев свое отражение - волчонок, да и только. Глаза запали, обветренная кожа обтянула скулы, темные волосы перепутаны и отросли почти до плеч. Вот посмеялась бы над ним Алдис! Он снова склонился над водой, и замер, пораженный.
      В зеркальной глади озера отражалось голубое летнее небо с перышками белых облаков, деревья и девушка в венке из лесных цветов. Рядом с ней стоял высокий золотоволосый эльф. Они держались за руки, глядя в воду - прямо на него! - и улыбались друг другу. Вдруг налетел слабый порыв ветра, и мелкие волны стерли это отражение. Вокруг был осенний серый день, и пора было уходить.
      С сожалением Хатолдир пошел прочь, но все же несколько раз оглянулся - ему показалось, что откуда-то издалека ветер доносит звук голоса, зовущего какую-то Мельдэ. Наверное, показалось, решил он.
      Семнадцатилетнему Хатолдиру оставалось жить меньше месяца. Его имя помнили еще многие столетия спустя, но этого он уже не узнал.

      Тарн Аэлуин.